Воспоминания
Сегодня
Персональная Страница

Дубейко Александр Андреевич

МЕНЮ
МОИ ФОТО


ПОГОДА В ГОРОДЕ САКИ

 

 

ПРОГНОЗ ПОГОДЫ НА ЗАВТРА


КАТАЛОГИ
ВОСПОМИНАНИЯ
Наша Родословная (продолжение)

 

---
В семье Якова Васильевича родились Лидия, Николай, Зоя, Тамара и Иван.
Яков Васильевич вместе со своим сослуживцем построил в Старобельске двухквартирный дом городского типа, он работал шофером, затем завгаром, а в последние годы начальником автоколонны по обслуживанию городского и районного узла связи. На фронт его долго не брали по так называемой «брони». Иван родился в 1942 году. После мобилизации дяди Яши, тетя Татьяна осталась с детьми мал мала меньше. Она начала болеть и ее отправили в Сватово в психбольницу. Моя мама забрала маленького Ивана (несла его на руках пешком 10 км) и Николая (7 лет), тетя Поля забрала Тамару (2 года), а Лида (11 лет) и Зоя (5 лет) остались сами в доме под присмотром соседей. Еще до Дня Победы дядя Яша в 1945 году приезжал на побывку домой на два дня, один день гостил у нас с сыновьями и уехал на Дальний Восток. Домой вернулся уже после победы над Японией. Семью собрал вместе, но тетя Таня часто болела. Он как-то весной в рейсе полежал под машиной - ремонтировался - и простудился. Врачи его спасти не смогли. Проболел он 6 или 7 лен и умер в 1966 году.
Мой отец Дубейко Иван Васильевич и мама Варвара Прокофьевна вступили в колхоз «Червонный плугатарь», который занимал от центра южную половину села, в первый же год образования колхоза в 1929 году. Отец работал рядовым колхозником, а мама заведующей патронатом (интернат), а потом зав. детскими яслями, в которых содержались как дети колхозников, так и безродные. Дети без родителей в детсаду находились круглосуточно, а остальные - только днем. Я тоже ходил в эти ясли и помню, что мы всегда ели затирку или галушки.
В 1933 году отца послали от колхоза строить железную дорогу Ворошиловград-Москва, которая проходила через Старобельск, он в городе получил квартиру и забрал маму, меня и младшего брата Колю, а дома осталась бабуся с моей сестрой Марусей и двумя старухами, о которых я уже упоминал. Мы там прожили один или два года и потом вернулись домой, мама пошла на прежнюю работу в колхоз, а отец поступил в городе на курсы водителей. Это было в 1935 году.
В 1933-1935 г.г. у нас в доме часто были покойники. Умерли две старухи, а также сестра Маруся и брат Коля. Правда, и после в нашей семье умирали дети. Из детей, родившихся до 1944 года, в живых остались только я - первенец и Шура (1937 года рождения). Кроме Маруси и Коли умерли еще один Коля, потом Люба, Толя, Илья, Рая - все дети умирали в раннем возрасте (1-2 года) от кори, скарлатины, свинки. Последним из детей умер брат Вася (1939 года рождения) в 1957 году, он уже ходил в 10 класс. У него было искривление позвоночника из-за падения с печки на пол в детстве. В годы войны обращаться было не к кому (больницы не работали), а после войны сказали, что уже исправлять поздно. Он очень хорошо играл в шахматы и на гармошке.
Из дневника А. И. Дубейко:
30 марта 1949 г. Из дошкольного времени помню мало. Туманно сохранилось, что очень любил кроликов, которых отец развел немеренно. Помню, было много маленьких цыплят. В детстве любил кататься на ветвях срубленного большого вяза, который лежал во дворе. Зимой катался на санках и катал снежную бабу. В школу хотелось идти на два года раньше положенного, естественно, меня не приняли, и только в 1935 году, когда мне исполнилось 7 лет и 5 месяцев, был принят в Лиманскую неполную школу.
---
В первый класс я пошел в 1935 году. У нас в это время на квартире жил учитель старших классов Григорий Иванович, который по вечерам встречался с моей учительницей Галиной Ивановной. Электричества до 1953 или даже до 1958 года не было, хаты по темну освещали керосиновыми лампами, а в войну в отсутствие керосина жгли каганцы, изготовленных из снарядных гильз, в которые заливали бензин с солью (военные давали), вставляли фитиль и светили. А когда и бензина не было, освещали помещения лампадами с постным маслом, а то и лучинами. Так вот Григорий Иванович готовился идти на вечерку, за ним в этот момент зашел его друг тоже учитель Иван Леонтьевич, мы все были на кухне, где и лампа висела, а Григорий Иванович пошел в зал, переоделся и надушился. Но вместо одеколона по лицу размазал чернила. Когда он вышел на кухню, мы все ахнули, и стали смеяться, а Иван Леонтьевич сказал, - «Без ума, как зимой без топлива», - и ушел на гулянку сам. А Григорий Иванович остался отмываться, но безрезультатно, даже в школу на следующий день не пошел в школу, и мне наказал, чтобы я не проговорился Галине Ивановне.
Я же, конечно, не удержался, рассмеялся и признался ей, почему нет в школе Григория Ивановича.
Еще помню первый день в школе. Галина Ивановна (в дневнике отец ее, правда, называл Галиной Петровной, вероятнее всего она была Галина Ивановна, так как, когда писал Родословную, дневники были перед ним) потребовала, чтобы все нестриженные ребята на завтра пришли или подстриженными, или с родителями. Дома мама в сенцах меня подстригла «с батогами», я ревел, и в это время к нам зашел сосед дед Иван Михайленко, когда он спросил, как зовут учительницу, я ответил - Галина Марьивна. После этого он все последующие годы всегда меня спрашивал, как там поживает «Галина Марьивна». Посмеемся, а уже потом серьезно общаемся.
Из дневника А. И. Дубейко:
30 марта 1949 г. Второй день школы прошел тоже не очень благополучно. На четвертом уроке была физкультура, и учительница повела всех на улицу играть в «кота и мышку», а меня и еще одну девочку оставила в классе дежурить. Но мне это показалось крайне обидным, и я удрал домой.
Ремарка
После он мне рассказывал, что ему досталось на «орехи» и от отца, и от бабуси.
---
До войны я закончил 6 классов. С 1 по 4 мы учились в «калаурке» (подсобка возле церкви), там находилось два класса. Из окон нам видно было, как снимали с церкви большие звоны (колокола) и кресты. Потом стали вывозить автомашинами книги, иконы, звоны, подсвечники и прочее церковное имущество. Церковь в Лимане была сдана в эксплуатацию (освящена) в 1915 году, она была новой, большой, красивой, с высоким фигурным забором и прочным фундаментом. Ее разобрали до войны, из кирпича в городе построили 2-х этажную школу и большую ферму для коров. Фундамент же удалили только после войны.
Я один раз с бабушкой был на всенощной на Пасху и один раз в первом классе носил «вечерю» (сладкую кутю) на рождество (до школы это я делал раза 2 или 3). И вот наш квартирант провел со мной беседу о вреде религии, с тех пор я не то, что не носил кутю, не ходил в церковь, но и перестал креститься, садясь за стол или перед сном. Бабуся ругала меня и Григория Ивановича, называла его «анчихристом» и чуть не выгнала с квартиры. Антирелигиозная беседа Григория Ивановича со мной сыграла основную роль в моем разрыве с религией. Навсегда.
Седьмой класс я окончил в первый год войны в 1941-1942 учебный год, получил похвальный лист, конечно, значительно хуже, чем был у дяди Сергея. Во время каникул нас оккупировали немцы. В Лиман они вошли 12 июля 1942 года.
Мой отец после окончания курсов водителей работал шофером в связи (в подчинении младшего брата Якова Васильевича), в 1939 году его призвали и направили в Западную Украину. Но пока он со своей частью добирался, воссоединение уже завершилось, и он вернулся домой. Было воскресенье, я с мамой пошел на базар, по дороге зашли в гости к тете Поле (она уже в то время жила в Старобельске) и только вышли из ее огорода, как увидели - к нам от железнодорожного полотна бежит отец в военной форме. Обнялись, расцеловались, и отец быстро побежал назад (его состав стоял у стрелки для разворота в нескольких метрах от нас) и залез на платформу с автомашинами.
Мы с мамой остались в Старобельске, ожидая отца в военкомате, и затем нас всех вместе како1-то шофер отвез домой. Отца направили проходить службу в Старобельский лагерь НКВД для военнопленных (интернированных). Там он работал до 1942 года. Зимой 1941-1942 года лагерь эвакуировали в Актюбинск, и отец вернулся в Старобельск весной 1942 года, когда фронт был остановлен по Северскому Донцу. До войны в лагере содержались репрессированные поляки, а в 42-м году - военнопленные немцы. В мае и июне 1942 года отец часто приходил ночевать домой, а когда немцы возобновили наступление, отец вместе с военкоматом снова уехал в эвакуацию. Но им не удалось переправиться через Дон, и оказались на оккупированной территории. Начальство сожгло машину с документами, а отец по ночам за месяц дошел домой.
Оккупировали нас румынские войска. Когда фронт переместился на восток, первые 10 дней в селе никого не было. Потом как-то утром согнали всех мужчин на кладбище от мала до стариков, назначили старосту и начальника полиции, представили нам немецкого коменданта (его резиденция находилась в панской усадьбе на хуторе Бутковка, а ратуша - в здании бывшего сельсовета). После этого немцы уехали. Людей заставили сдавать молоко и яйца ежедневно, а мясо немцы сами забирали. То свиней забирали, то телят, грузили в машины и увозили. Всех заставили ходить на работу в колхозы. Убирали урожай, необмолоченный хлеб складывали в скирды, а потом его молотили катками (был и прицепной комбайн, но он чаще ремонтировался, чем работал). Зерно возили сдавать в церковь (в клубе вначале разрешили открыть церковь, но по морозам ее засыпали зерном).


Из дневника А. И. Дубейко:
…Летом 1942 года я окончил седьмой класс и сразу же после экзаменов пошел в колхоз работать. Быстро научился обращаться с волами и лошадьми, выполнял самые разнообразные работы.
10 июля с одним инвалидом мы косили травянкой люцерну. Перед вечером к нам приехал бригадир и сообщил, - «Поезжайте домой, немцы недалеко, завтра эвакуация».
Мы поехали на колхозный двор. Там оббивали жестью арбы, ставили на телеги будки. Ребята, такие же, как я, бегали, веселились, выбирали себе лошадей для путешествия. Одним словом, ожидание приключений.
Домой я пришел поздно. Мамы еще не было из города, она провожала отца, который уехал с военкоматом в эвакуацию. Потом пришла мама и стала рыдать. Только тогда стало страшно. Маленький братик играл на кровати гильзами от ракетницы, за горой слышался орудийный гул.
Утром я стал собираться в дорогу, мама с бабушкой меня не пускали, уговаривали остаться, но я все-таки побежал на колхозный двор. Там был только председатель и несколько стариков с последним обозом. Все уехали еще ночью, а таких, как я, без родителей не брали. И я поплелся домой. По дороге дважды пришлось прятаться от пролетавших самолетов.
В воскресенье утром я пошел к тетке Докие, но когда вышел на шлях, увидел, что людей вокруг нет. Осмотрелся и увидел далеко за рекой на горе двух всадников, рассматривавших село в бинокли (линзы отсвечивали на солнце). Сразу вернулся домой и поднял тревогу. Все наши спустились в бомбоубежище, а я сел на верхних ступеньках и стал наблюдать за всадниками. К ним присоединился вскоре третий. Потом, видно по их приказанию, поскакал в гору. Минут через пять из-за гребня горы высыпали солдаты - человек триста, и вниз по склону бегом хлынули в Балакеровку. Вдруг между ними стали рваться взрывы. Они попятились назад, потом - перебежками в яр, и уже яром вошли в хутор. Меня мама затащила вглубь схрона, а в Балакеровке в это время стала слышна перестрелка винтовок, автоматов и пулеметов.
Вскоре и у нас появились «новые хозяева» - румыны. Тут же прошерстили погреб, горище, хату. Забрали отцовы рубашки, бабушкин красный пояс, мамины платья, полотенца.
На следующий день через село проходил румынский обоз. В обед на нашей улице собралось 20 телег. Подъехала кухня. Солдаты сели обедать. Было жарко, все разделись по пояс, на многих поверх темно-зеленых штанов были красные пояса с бантами на боку (видно не только у нашей бабушки пояс сперли). Один из солдат зашел в огород к деду Ивану (наш сосед), увидел дуплянки (улья) и решил полакомиться медом, но только пчел растревожил, те погнались за ним, затем накинулись на остальную команду. Румыны все побросали и разбежались кто куда.
Ремарка
Кстати, подобную историю мне рассказывал один ветеран войны: во время нашего наступления его рота наткнулась на пасеку, и толи сами пчел потревожили, толи взрывами улья опрокинуло, но пчелы накинулись на атакующую роту. Искусали так, что через полчаса они и наступать уже не могли - поопухали от укусов.
Из дневника А. И. Дубейко:
…После того, как прошли румыны, в селе дней пять было безвластие. Затем появились немцы. Все население согнали на кладбище и под дулами автоматов и пулеметов, назначили старосту и полицаев. Приказали им подчиняться и трудиться на благо Великой Германии и ее фюрера. Вскоре в село приехал немецкий комендант. Поселился он в детском доме. Его всегда видели в сопровождении двух автоматчиков и овчарки. Ездил он на высоком тарантасе. Однажды и я увидел его в близи. Мы с двоюродным братом ловили бреднем рыбу, под нашими огородами на мелководье, в то время там был брод. Только вытянули бредень на мелководье, как вдруг подъехал комендант и остановил тарантас прямо на бредне, расхохотался, напоил лошадей и уехал. А у бредня колесами срезало «кулю» (гузырь).
Осенью у нас появились итальянцы. Разместились в школе. Все они были маленькими, черноволосые с усиками, стеснительные. Когда собирали продукты немцы, то народ били кнутами, кричали, чтобы сдавали больше, отбирали последнее. А итальянцы за продукты расплачивались немецкими марками. Правда, если никого не было во дворе, могли подстрелить птицу, но если появлялись хозяева, просто убегали, не тронув даже добычу.

РЕКЛАМА

 

ЦИТАТА

Мой отец Дубейко Иван Васильевич и мама Варвара Прокофьевна вступили в колхоз «Червонный плугатарь», который занимал от центра южную половину села, в первый же год образования колхоза в 1929 году. Отец работал рядовым колхозником, а мама заведующей патронатом (интернат), а потом зав. детскими яслями, в которых содержались как дети колхозников, так и безродные. Дети без родителей в детсаду находились круглосуточно, а остальные - только днем. Я тоже ходил в эти ясли и помню, что мы всегда ели затирку или галушки. (Дубейко А.И.)

ССЫЛКИ
СЧЕТЧИКИ

 


 

Rambler's Top100

 

html счетчик посещений


Hosted by uCoz