Дубейко Александр Андреевич

Сохранилась такая история. Бабушка как-то рано утром послала на отруба (наделы) Сергея и Кузьму собрать и привезти домой все, что осталось в курине (шалаш). Начиналось похолодание, был первый гололед. Хлопцы уже загрузили весь скарб в бричку, как вдруг в балке увидели 4 дрофы, крылья у них обледенели, и летать они не могли. Братья выгнали их на дорогу и своим ходом пригнали в село. Дома дед Фот загнал их в сарай обсохнуть и обогреться. Бабушка пообещала детям, что завтра их порежут на лапшу и жаркое. Но утром, когда дети пришли посмотреть на степное чудо, дед Фот дроф покормил и выпустил во двор. Те легко поднялись на крыло и улетели догонять свою стаю. Младшие плакали, что не попробовали жаркого, а старшие с дедом посмеялись и объяснили им - дрофа святая птица и убивать ее грех перед природой. Она - хозяйка степей, при этом даже уже в те годы дроф было мало. Раньше дрофы, по описанию орнитологов, весили до 20 кг каждая, а сейчас меньше 7-10 кг. Эта птица сегодня занесена в Красную книгу.
В старину в селах, кроме официальной фамилии, было распространено давать уличные прозвища не только отдельным людям, но и целым родам. За нашей семьей Дубейко в начале ХХ века закрепилось прозвище Фоты или Фотивские по имени деда Фота. Тогда не говорили Оныся Дубейко, все ее называли Оныся Фотивська, хлопцев тоже звали Фотивськи. А от родителей и на наше поколение перешло это прозвище. В селе Лиман и сегодня можно услышать эту кличку вместо фамилии. Такие клички давали по именам мужчин - Михайленковы, Ялысейковы (Елисей), или женщин - Ольговичи, Химковичи (Хима). Встречались и клички и по другим признакам, например: Тюкаливские (дед часто употреблял фразу - «тю!»), Карасык (дед был заядлый рыбак) или Пьяни Вуса - дед изготавливал горшки и имел всегда лишние деньги, был вечно «под шафе» с длинными висящими усами. Отсюда и Дид Пьяни Вуса.
Сколько было детей у Оляны Фотеевны, не знаю, но ее дочь Прасковья (Параска) часто ходила к нам в гости с мужем (Роман Червяк) и детьми. Она была замужем на Подгоровке - недалеко от Старобельска. У нас была старая фотография, сделанная где-то в 1915 или 1916 году, на которой были сняты тетя Мотя, тетя Параска, дядя Кузьма, дядя Василий, мой отец и тетя Поля еще молодыми. Инициатором фотографирования вероятнее всего была как раз тетя Параска. Тетя Мотя в то время была уже вдовой, а дядя Яша был еще маленький и его не взяли фотографироваться в Старобельск.
Я лично знал только две двоюродные сестры отца - тетю Полю по линии дедушки и тетю Феклу по линии бабушки. С бабушкиной стороны были, по-видимому, и другие двоюродные братья и сестры, но они к нам не «родичались», и я о них ничего не знаю.
В феврале 1927 года женили Ивана Васильевича (мой отец) на Варваре Прокофьевне Ткаченко из многодетной семьи местного фельдшера Прокофия Павловича Ткаченко. Он был женат на Марии Максимовне Сердюковой - дочери местного учителя. Наша бабушка (вернее бабуся, так как бабушкой мы называли Марию Максимовну), сватов называла «мещанами пузатыми». Они были младше бабуси. Дед - на 3-4 года, а бабушка - на 8-10 лет. В 30-е годы они были полные и холеные. Дедушка из-за лысины всегда брился наголо и имел большие седые усы. После моего рождения дедушку перевели фельдшером в село Караяшник (в 25 км на северо-восток от Лимана в глухой степи). В 2-3-х летнем возрасте меня к ним возила мама, и дед мне сделал операцию - вырезал возле левого уха опухоль с голубиное яйцо. Операция прошла успешно, а еле заметный шрам остался и по сей день.
Родители дедушки Ткаченко были бедные крестьяне. У них было много детей, и все хлопцы. Дедушка рассказывал, как в какой-то праздник ходил поп по дворам святить хаты, скот и прочее имущество. И потребовал за работу со старого Павла Ткаченко пуд муки (16 кг), а тот дал меньше. В отместку, когда крестили младшего сына, нарек его по имени Пуд. Так тот и прожил всю свою жизнь Пудом Павловичем.
Прокофий Павлович был участником Русско-японской войны 1903 года. Еще до войны в армии он заболел и долго лечился в госпитале. При выздоровлении он попросил у врача какую-нибудь книгу почитать. Но так как у того особого выбора не было, дал ему читать какую-то медицинскую книгу. Эту книгу дедушка не просто прочел, а досконально изучил, и врач его оставил после выздоровления в госпитале санитаром. Когда началась война, дедушка помогал врачам в проведении операций - отрезать конечности с гангреной, зашивать раны, а так как врачей катастрофически не хватало, то ему приходилось и самостоятельно обрабатывать раненых. Раненые всегда просились попасть к Ткаченко и говорили, что у него «легкая рука», и раны заживают быстро.
Когда дедушка после демобилизации вернулся домой, его приняли фельдшером в село Лиман. Он женился, родился первый сын Александр, и дедушку Старобельское уездное начальство перевело фельдшером в село Воеводское под Воронежскую губернию, где в 1908 году родилась моя мама Варвара Прокофьевна, потом Василий, Анастасия, Алексей и Анна (Галя).
В годы гражданской войны к дедушке привезли на квартиру раненного командира-махновца и сказали, что если больной умрет, врача расстреляют. Порвали на бинты простыни с постелей. Дедушка махновца вылечил, но после этого нанял извозчиков, погрузил семью и имущество на сани и в 1919 году вернулся домой в Лиман. Маме было уже 11 лет, и она помнила, как со старшим братом Александром бежала за санками большую часть дороги, которая была около 100 км.
Мой отец познакомился с мамой на вечерницах. Мама рассказывала, что отец в молодости хорошо играл на балалайке, и был очень стеснительным. Мама считалась невестой из мещанской семьи, и чтобы не ударить перед сватами лицом в грязь, старшие братья отца Кузьма и Василий, продали пару волов и справили богатую свадьбу, подобной не было в семье Дубейко ни до, ни после этого.

Я родился 28 марта 1928 года, на Теплого Алексея, и где-то рядом был день какого-то Андрея, и меня бабуся нарекла Андреем, так как за два дня до этого старшая сноха Екатерина родила сына и назвала его Алексеем. Поэтому я стал Андреем.
В это время старший брат мамы дядя Шура работал секретарем Лиманского сельсовета, и ему это имя не понравилось. Когда отец пришел регистрировать мое рождение, дядя предложил меня назвать другим именем, отец даже растерялся, - «Меня, мол, и из дома выгонят, если зарегистрировать по-иному». Тогда дядя Шура решил - записать имя Андрей, но между собой называть меня Люсик. С этим именем я и вырос, так меня называли в семье дедушки, а потом и дома, и на улице, и в детском садике. Только когда я пошел в 1935 году в школу, выяснил, что зовут меня не Люсик, а Андрей.
В семье дедушки, а также дядя Яков, старшие двоюродные братья и сестры еще долго меня называли детским именем, а дядя Яша так продолжал меня звать до самой смерти (умер он в 1966 году за месяц перед смертью своей мамы - бабуси Анисьи Федоровны).
Крестным отцом моим был Петр Васильевич Шолух - муж тети Поли, которую выдали замуж перед моим рождением, а крестной мамой стала младшая сестра мамы - Анастасия Прокофьевна, которая только собиралась замуж, но из-за молодости ей этого не разрешали, ей в ту пору было толи 16, толи 17 лет. Родила она в 1929 году сына Николая Алексеевича Линник. Николай Линник был сыном местного попа. Они вместе с моей крестной на сцене Лиманского клуба играли в постановках жениха и невесту.

Крестная рано умерла, и Колю воспитывали дедушка и бабушка. В 1949 году проводили его в армию, где он остался служить сверхсрочную в музыкальном взводе. Последние годы он служил во Львовской области в городе Яворов. Там женился на польке Ядвиге Чеславовне, которая ему родила сына Анатолия и дочь Анюту. В 1972 году у него заболела печень (хотя я помню хорошо, что в то время говорили о почках - А.А.), и летом он умер. Я, дядя Алеша и двоюродная сестра Лида (дочь тети Гали) ездили на его похороны. Похороны организовала воинская часть на высоком уровне, сослуживцы Николая из духового оркестра играли траурные мелодии, которые очень нравились Николаю.
В начале 30-х годов бабуся отделила старших сыновей Кузьму и Василия. Кузьма Васильевич перешел в хату деда Фота. В ней до этого жила баба Маруся, которую бабуся забрала к себе, где она и умерла, пережив деда Фота на 11 лет. А Василий Васильевич перешел со своей семьей в дом, который ему подарил учитель Селиванов Илья Григорьевич. Его любимыми учениками были Сергей, и потом Василий Дубейко. В годы коллективизации Илья Григорьевич уехал в Харьков. Вначале работал бухгалтером на каком-то заводе, а затем постригся и стал священнослужителем. В 50-ые годы он стал архиепископом Харьковской епархии. С ним переписывался еще один его ученик - Силкин Михаил Иванович (наш сосед), который более 30 лет был лежачим больным с парализованными руками и ногами (переохладился во время Гражданской войны в затопленных окопах). Он был очень религиозным человеком и поддерживал связь Ильей Григорьевичем.
Яков Васильевич рано выучился на столяра (у нас долго стояла кровать его работы), а потом окончил курсы водителей и стал одним из первых шоферов в Лимане. Работал в Старобельске. Когда он женился на Татьяне Леонтьевне, то старшие три брата помогли ему построить дом в городе. Я помню, как пилили два больших тополя в леваде деда Трифона и у нас 6 или 7 больших ясеней, вязов и бересту.

Эти деревья пошли на строительство дома и надворных построек.

После отделения трех сыновей с бабусей осталась жить семья моего отца. С нами доживали также две старухи - баба Маруся, а вторую не помню, как звали, да и в каком родстве она была с нами. Они обе умерли в 1933-1934 годы.
Во время коллективизации в нашем селе было создано два колхоза. Мой отец и дядя Кузьма вступили в колхоз «Червонный плугатарь», а дядя Василий в колхоз «Колхозная правда».
В семье Кузьмы Васильевича родились Анюта, Иван, Алексей, Мария, Евдокия и Николай.
В колхозе дядя Кузьма работал бригадиром огородной (овощной) бригады. Он был самым рослым среди братьев, носил маленькие усы под носом. В 1941 году еще перед армией он участвовал в эвакуации колхозного скота на восток. Вместе с дядей Кузьмой ездил и его старший шестнадцатилетний сын Иван. Они загнали скот до хутора Прогной Тарасовского района Ростовской области, а потом в связи с остановкой немецкого наступления вернулись домой. У нас был кабан, и под Новый Год по старому стилю дядя Кузьма зарезал его, сало засолил в бодне (деревянная бочка для засолки с крышкой и деревянной же задвижкой), и поставил ее на горище (чердак). У нас была новая хата, трубу сложил печник по морозам. Так вот под Новый Год труба завалилась, и один из кирпичей упал прямо в сенцы с ужасным грохотом, отчего открылась входная дверь. Бабуся и мама проснулись, кочережкой закрыли дверь в хату и просидели всю ночь в ожидании воров, которые, по их мнению, украли сало и должны ворваться в хату. Я, конечно, спал и ничего не слышал. Рано утром соседский мальчик пришел посыпать (поздравление с Новым Годом с посыпанием пшена на иконы) и закричал, мол, что у вас за погром? Когда открыли дверь в сени, поняли, что воры при чем - сало было целое. Дядя Кузьма нашел в колхозе асбестовую трубу, принес ее к нам и установил вместо прежней. И эта временная труба простояла всю войну. После Нового Года 1942 года его забрали на фронт. Воевал он в Крыму, там попал в плен, при перевозке поездом вместе с другими смельчаками выпрыгнул на ходу, но неудачно, разбился и погиб.
В семье Василия Васильевича родились Дмитрий, Иван, Мария и Николай.
В колхозе дядя Василий работал главным бухгалтером. На фронт его взяли в первые же дни войны, и он пропал без вести, как и многие миллионы других солдат в 1941 году. Его сын Дмитрий Васильевич перед войной закончил 10 классов. В 1939 году его призвали в армию. Служил на Балтийском флоте, был защитником Ленинграда весь период блокады. Войну закончил младшим лейтенантом, по конкурсу от Балтфлота поступил в Военно-политическую академию имени Ленина в Москве на морской факультет. Окончил ее в 1952 году. Служил в политорганах Североморского и Черноморского флотов. В 1978 подал в отставку в звании контр-адмирала, чтобы «на батьковском подворье поставить новый дом», как он объяснил причину увольнения министру обороны. Сейчас он живет в новом доме с семьей.
У тети Поли детей не было и они воспитывали дочь сестры Петра Васильевича Марию, которую оставили им в 3-х летнем возрасте родители во время высылки при раскулачивании. После окончания сельхозинститута Мария Петровна работала в Забайкалье, там же вышла замуж и вернулась на похороны приемного отца уже в пенсионном возрасте, а через два года, похоронив и Пелагею Васильевну, уехала к дочерям в Йошкар-Олу.