Воспоминания
Сегодня
Персональная Страница

Дубейко Александр Андреевич

МЕНЮ
МОИ ФОТО


ПОГОДА В ГОРОДЕ САКИ

 

 

ПРОГНОЗ ПОГОДЫ НА ЗАВТРА


КАТАЛОГИ
ВОСПОМИНАНИЯ
Наша Родословная (продолжение)
Ремарка
В общем-то, периоду студенчества посвящены почти полностью две тетради на 96 листов. Но большинство записей сугубо личные - душевные переживания влюбленного, со всеми симптомами неудачной любви, то с надеждами, то с разочарованиями. Отец всегда мечтал стать литератором, изливал душу свою в стихах и коротких заметках, есть даже один большой рассказ на тему войны. Но, по моему убеждению, никакой художественной ценности они не представляют. Я даже попытался обработать несколько его стихов, чтобы оставить на память, но, в конце концов, бросил эти попытки, так как кроме фонтана чувств, смысловой нагрузки они не несут. В бумаготворчестве мы с ним схожи, я за студенческие годы написал около 400 стихов (в основном песен), но ежегодно уничтожал большинство своих «творений», и после окончания университета ничего не оставил - все это было бездарно или сиюминутно. Фактический материал из дневников практически весь включен в эту книгу.

---
1946-1947 годы были очень тяжелые. Люди повсеместно голодали, пухли. Но в нашем институте опухших с голоду не было. Выручала продукция учебно-опытного хозяйства. Конечно, не жировали, но и не голодали. Правда, студенты из самого Ворошиловграда пухли, так как они не питались в институтской столовой. В то время институт еще не вошел в состав города и находился в 3-х километрах от него.
Рабочих, служащих и студентов поддерживала карточная система, а колхозники были брошены на произвол судьбы, в селах пухлых было значительно больше, чем в городе, многие от голода умирали.
Я всегда, когда ехал домой, брал хлеб на 4 дня (целая буханка на 2 кг), домой приходил с вокзала среди ночи, все просыпались, первым делом делили хлеб на 6 человек - бабуся, отец, мать, сестра Шура, брат Вася и я. Каждую порцию еще делили пополам - одну съедали сразу, вторую оставляли на утро. Делила хлеб всегда бабуся.
Стипендия была маленькая. На первом курсе 180 рублей, а билет от Ворошиловграда до Старобельска в один конец - 22 рубля, туда и обратно - 44. По карточкам продукты отпускались по невысоким ценам, а на базаре одна буханка хлеба стоила 50 рублей.
Отмена карточной системы и денежная реформа были проведены 15 декабря 1947 года.


Из дневника А. И. Дубейко:
Официально о реформе объявили 14 декабря 1947, но уже за несколько дней магазины закрылись на переучет, деньги потратить было негде. Толпы встревоженных обывателей ходили от одного магазина к другому. Некоторые переживали очень сильно, особенно спекулянты с большими накоплениями. 15 декабря магазины открылись, и мы увидели - какое счастье привалило. На прилавках было всего в достатке, и никаких ограничений. В первый же день каждый из нас съел по несколько буханок хлеба, успокоились только тогда, когда уже кусок хлеба просто не лез в горло.
---
Из профессоров хочу отметить: Скороход Всеволод Григорьевич - ботаник, Холодилин Николай Николаевич читал лекции по химии. Организацию сельскохозяйственного производства читал Макаров Николай Павлович - умнейший и добрейший человек, который в годы репрессий был выслан из Москвы, работал главным агрономом Миллеровской МТС, а в 1948 ему разрешили читать лекции в нашем институте. В Москву же ему разрешили вернуться только после смерти Сталина.


Из дневника А. И. Дубейко:
8 ноября 1947 года.
Я ехал домой из Ворошиловграда. Должен был выехать раньше, но задержался из-за праздника. Настроение было праздничное, так как согревали воспоминания о параде и демонстрации. Накануне устроили праздничный вечер в комнате девочек. Был богатый стол, много музыки. Сердце радовалось за все, не смотря на сильную боль в груди. Вечер длился до рассвета 7 ноября. После 2-х часов сна в 9 утра мы отправились на стадион, где было построение общей колоны для шествия в город на демонстрацию. Лил дождь. Вокруг грязь, у многих калоши на ходу спадают, но ничто нас не могло остановить. Институт на автомашине выставил показатели своих достижений - огромный венок, сплетенный из лука, обвивал всю машину, которая была наполнена огромными арбузами, белой, как снег, капустой, красными помидорами, синими баклажанами, тыквами и прочей сельхозпродукцией нашего учебно-опытного хозяйства. С великой радостью наша колона прошла мимо трибуны, откуда нам бросали лозунги: «Да здравствует Советское студенчество!», «Да здравствует наша агрономия!». После парада я проводил сестру домой, а затем трамваем поехал в центр, там просмотрел Доску Героев Труда - лучших забойщиков, организаторов хозяйств, лучших звеньевых. Зашел в музей Ворошиловграда. И отправился в институт. По дороге зашел на станцию проводить наших девушек домой. В общежитии проспал 12 часов, утром сходил город на вокзал, заказал билет до Старобельска, опять вернулся в общежитие, приготовил завтрак и обед вместе, поел. В поезде всю дорогу проспал. От станции домой идти 9 км, впереди услышал как шумную кампанию молодых ребят, которые в разговоре упоминали Лиман, догнал их. Оказалось, это девчата и несколько ребят из Бутковского детского дома. Ребята учатся в ремесленном училище, а девушки на шерстяной фабрике в ФЗУ. По дороге услышал рассказ об одной из них, которую подружки называли «Парижанка». Ее родители еще до революции иммигрировали во Францию. Она родилась в 1933 году (а брат ее в 1936), воспитывалась и училась до 7 лет на французском языке, но мама дома учила ее русскому языку. Жили они хорошо, так как отец работал инженером и неплохо зарабатывал. Когда французское правительство стало настаивать, чтобы иммигранты приняли гражданство, семья Люды (так ее звали), решила вернуться на Родину. Когда поезд проезжал уже по Украине, она случайно отстала, села на какой-то товарняк, и ехала до тех пор, пока ее в Старобельске не сняли с поезда. Так она и попала в детский дом. Так за разговорами они довели меня до самого дома, и пошли дальше (еще 3 км).
1нваря 1948 года.
Новый Год встречали организованно в комнате девчат. Пели песни, танцевали, рассказывали анекдоты, играли в «бутылочку» - на кого горлышко попадет, выполняет «фанты» - толи спеть надо, толи кого поцеловать. Остальные игры были такого же плана.

30 марта 1948 года.
Во второй половине марта начали готовиться к производственной практике, так как весна ожидалась ранняя, деканат решил форсировать теоретическую подготовку - стали заниматься по 8-10 часов в день

Несколько отрывочных записей периода производственной практики в Лимане.
Я ежедневно записывал в дневник все, что меня интересовало, как будущего агронома, на основании этих записей потом составил отчет о прохождении практики. В этот же дневник записал рассказы стариков о «старине».

Рассказ Михаила Ивановича Олейник.
Когда мы были в таком же возрасте, как ты, то устраивали такие проделки, что и сейчас от смеха живот болит. Помню, однажды - ты, верно, не знаешь деда Арбуза - он так и умер с этим именем. А дело было так. Гуляли мы у девчат. Тогда не так гуляли как сейчас. Клуба не было, про кино и не ведали, а спектакли не для нашего брата. Но на выдумки сами были горазды. В зимние субботы устраивали вечеринки у какой-либо молодицы, играли на балалайках (других инструментов не было), в карты, да во всякие игры. Иногда под шумок удавалось поцеловать какую-никакую красотку, а то и по физиономии получить, случалось и в объятиях очутиться засидевшейся в девках молодки. Летом гулянья устраивали на улице. И вот однажды узнали, что дед Иван привез домой арбу арбузов. А так как приехал поздно, разгружать не стал, а арбу поставил у порога хаты. Дверь оставил открытой. Вот мы часа в два ночи после гулянки зашли к нему во двор и перевернули ту арбу прямо на хату, арбузы закатились в сени, а арба выход загородила. Слышим «Свят! Свят!». А на утро дед всем рассказывал, то нечистая сила арбу перевернула, а его с бабкой арбузами завалила. Жадный был дед, никого не угощал, зато по весне не одну арбу гнили выбрасывал. Да с той поры он так и стал дедом Арбузом.

Был еще случай.
Был один дед, жил он за Гончаровыми. Ночевал всегда посреди двора для охраны от воров. Но уж ели заснет, его и из пушки не разбудить. Как-то он спал на бричке во дворе, а мы ту бричку со двора выкатили и затянули в речку по пояс, нарвали у соседа в огороде огурцов, да давай в деда кидать. Тут он проснулся, затылок почесал, а потом как заорет, - «Потоп! Рятуйте, люди добрые!». А сам смотрит не на берег, а в сторону озера. Потом уже повернулся и все понял. Но наутро все село смеялось. Как-то он вел кобылу к озеру с пастбища. В одной руке повод через плечо, в другой кнут. Омелько (друг мой) подошел сзади, снял узду с кобылы осторожно и отогнал ее обратно на пастбище. Приходит дед к озеру, поводок - с плеч, а кобылы нет.
А однажды над кулаком поиздевались. Звали его Панько-Толстопузый (он только одной бахчи имел 5 десятин). Забрались к нему на бахчу и у всех арбузов хвостики пообламывали. Тот все потом жаловался на болезнь, что его бахчу побила.

1917 год.
Революцию я застал в Питере. Помню, снега было много, когда начались демонстрации рабочего класса. Однажды наш полк выстроили перед Зимним Дворцом. Стоим. Смотрим, по улицам к Зимнему толпы народа направляются - рабочие, женщины, старики, дети. В руках какие-то полотнища. По шеренгам шепот: «Демонстрация, не стрелять…». Тут офицер команду подает, - «Первый ряд на колено!», я как раз в первом ряду был, мы опустились, но не торопясь, без прежней шлифовки. Толпа ближе подошла. Офицер кричит, - «Огонь!». Тишина! Опять командует, но без толка, тут другие офицеры подбежали, револьверами размахивают, солдатам угрожают. Кое-кто из солдат стал стрелять, но вверх. Я не выстрелил ни разу. Но потом нас заменили другим полком, и тот уже крови наделал. Наш полк смешался с рабочими и пошел с демонстрантами. Но нас с крыши начали обстреливать из пулеметов. Потом налетела кавалерия. Нас оттеснили от рабочих и загнали в казармы. А через день отправили на фронт. С фронта я удрал домой с винтовкой, а в октябре пошел в партизаны и снова попал в Питер. Там уже наша братва делала, что хотела. Везде лозунги: «Вся власть Советам!». На второй день меня ранило. С месяц я пролежал на квартире у одной бабки, а потом вернулся домой.

---
В середине июля 1949 года мы закончили институт. Был прекрасный выпускной бал. Праздновали всю ночь - с 6 вечера до 6 утра. Выпускников было 150 человек, а бал на 500. Мы 4 года работали на полях и фермах учебно-опытного хозяйства без оплаты, зато и выпускной бал тоже был бесплатным за счет хозяйства.
Мы с Марией получили направление в Рязанскую область, и я сразу уехал (после отпуска), а она еще на месяц осталась на переподготовку по линии лесомелиорации, чтобы на практике внедрять идеи Лысенко по посадке лесополос. В те годы был плакат с изображением генералиссимуса Сталина, склонившегося над картой лесополос в позе стратега, и надписью « … и засуху победим!».
В Рязанскую область приехало 18 наших выпускников. Я с женой получил назначение в Трубетчинский район (теперь это Липецкая область). Из Рязани в Трубетчино можно ехать через Москву или Мичуринск. Я поехал через Мичуринск, а потом через ст. Лев Толстой до ст. Лебедянь. От Лебедяни до Трубетчино 60 км по бездорожью. При пересадке в Мичуринске посетил усадьбу Ивана Владимировича Мичурина, находившуюся в 3-х км от города. И посмотрел в натуре на то, что мы изучали в институте. На ст. Лев Толстой посмотрел большой портрет великого писателя и то место на вокзале, где он умер.
Лебедянь находится в верховьях Дона, и он мне показался похожим на Старобельск.
В Трубетчино нас приняли в райземотдел: меня - агрономом-семеноводом по картофелю, а жену - агрономом-мелиоратором. Оклад назначили 590 рублей (на последнем курсе стипендия была - 230).
В райземотделе начальник имел 4-х летнее образование, главный агроном - среднее, а отраслевые агрономы с курсовой подготовкой.
Квартир не было. Сначала нам предоставил без квартплаты чулан в своем доме начальник планового отдела Михаил Васильевич Хлебников, куда мы втиснули односпальную кровать. Кушали на чемоданах. Когда начались морозы, мы нашли квартиру у одной бабки. В ней прожили 4 месяца, а в марте нашли новую квартиру, и ушли от бабки, так как та в хату занесла теленка и свиноматку с поросятами, а на дойку в хату заводила корову. Запах в комнате стоял такой же, что и на ферме.
В начале 1950 года нас перевели в Трубетчинскую МТС (в этом же селе - райцентре).
Мне зарплату подняли до 1100 рублей, а Марии - до 750.
Меня назначили агрономом-семеноводом по многолетним травам в райсемхозе при МТС, а жену агролесомелиоратором.
Мне было выделено 7 колхозов для организации семеноводства клевера и тимофеевки, и для опытов с посевом люцерны. Зимой меня закрепили за звеном по очистке семян зерновых (два механизатора, трактор У-2 и семяочистительная машина ВИМ, которая работала от трактора через шкив и ремень). Я пешком ходил в колхоз, организовывал квартиру для механизаторов, место установки ВИМа возле амбаров, и при приезде звена ночевал с ними, а потом шел в очередной колхоз, и так всю зиму. Лишь по воскресеньям ходил ночевать домой. Жена по колхозам тоже ходила, организовывала звенья для посадки лесополос. Иногда мы даже ночевали в одном селе, но в разных домах.
В те годы там было сильно распространено самогоноварение. Каждый день приходилось работать с пьяными механизаторами, с бригадирами и прочими начальниками. Мужчины и женщины постоянно матерились. И мы стали писать заявления в областное управление сельского хозяйства с просьбой освободить нас от отработки (ссылались на стариков-родителей). И в июне 1950 года мы рассчитались и уехали в Старобельск.
РЕКЛАМА

 

ЦИТАТА

Официально о денежной реформе объявили 14 декабря 1947, но уже за несколько дней магазины закрылись на переучет, деньги потратить было негде. Толпы встревоженных обывателей ходили от одного магазина к другому. Некоторые переживали очень сильно, особенно спекулянты с большими накоплениями. 15 декабря магазины открылись, и мы увидели - какое счастье привалило. На прилавках было всего в достатке, и никаких ограничений. В первый же день каждый из нас съел по несколько буханок хлеба, успокоились только тогда, когда уже кусок хлеба просто не лез в горло.

(Дубейко А.И.)

ССЫЛКИ
СЧЕТЧИКИ

 


 

Rambler's Top100

 

html счетчик посещений


Hosted by uCoz